ЗАМЕТКИ ПО ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ

Молодой человек оживился. Его пальцы начали подпрыгивать и пританцовывать, перетасовывая карты. Реб Мейер даже засмотрелся на эти манипуляции. Такое мог проделывать либо фокусник, либо заядлый игрок.

Борис Сандлер

ПРОПАВШИЙ БРИЛЬЯНТ

Перевод с идиша Юлии Рец

На скамейке в бруклинском Марин-парке сидел человек в черном сюртуке и шляпе, с виду обычный любавичский хасид. Сюртук его был расстегнут, так что солидный животик мог свободно дышать и переваривать сытный завтрак. Расстегнута была и верхняя пуговица белой рубашки, видневшейся из-под густой каштаново-рыжей, с вкраплениями ранней седины, бороды. Он сидел, закрыв глаза, что могло означать следующее: во-первых, религиозный еврей может быть поглощен размышлениями о недельной главе Торы; во-вторых, возможно, он наслаждался свежим воздухом теплого весеннего денька, веселое чириканье птиц напоминало ему о том, что они, птички, тоже божьи создания, и что в этом мире они появились куда раньше человека; ну и, наконец: он вполне мог просто вздремнуть, что не мешает ему вот так, сидя на скамейке в уединении, вознестись в мечтах, как премудрый царь Соломон вознесся на спине своего могучего орла…

Реб Мейер Окунь, а именно так звали человека на скамейке в Марин-парке, был известен среди хасидов, причем не только любавичскими, как человек, которому Всевышний даровал «нос как у собаки» и «глаз как у орла». За глаза его прозвали «балаш» — «сыщик» или «семейный сыщик».

Понятное дело, лицензии частного детектива у реб Мейера не было, но не он один в хасидской общине добывал средства к существованию, не имея на то разрешения. Больше того: общественность, живущая в пределах эрува, явно ценила такой «некошерный» статус «семейного сыщика», поскольку правило «не выносить сор из избы» было одной из заповедей, которые Мойше Рабейну принес с горы Синай, правило неписанное, но передающееся из уст в уста…

Серьезных криминальных дел, таких как убийство, не про нас будь сказано, ему расследовать не приходилось. Его доход по большей части имел отношение к другим заповедям, которые сыны Израилевы часто преступают. Благодарение Господу, богачом он от этого не сделался, но на содержание семьи хватало.

Иначе обстояло дело с «криминальными тайнами», которые он обнаруживал в старых книгах и преданиях, поросших плесенью времени, вопросами, повисшими в забвении — без суда, без следствия, без приговора. Он испытывал истинное блаженство, когда удавалось довести такое расследование до конца. Одной из таких нераскрытых «тайн» было погребенное под слоями еврейской истории предание о краже скрипки царя Давида.

Известно, что царь Давид был знаменитым скрипачом, и лучшие певчие птицы учились его нигунам. Каждый ученик иешивы знает из Гемары, что «Давиду был знак» — царь Давид владел искусством узнавать, когда наступала полночь; как сказал рабби Аха Бар Бизна, передавая слова рабби Шимона Хасида «и направление прибытия полуночи»: скрипка висела над кроватью царя Давида, указывая направление, откуда приходит ночь; «и играл на ней»: когда наступала полночь, прилетал северный ветер и дул в скрипку и она пела сама по себе. Тогда царь Давид пробуждался и принимался изучать мудрости Господни…

Однажды случилось так, что царь Давид не услышал звуков скрипки и проснулся от тишины за минуту до полуночи. Что случилось? Неужели все четыре струны на его скрипке порвались? О ужас! Скрипка исчезла со стены. Из царской спальни, охраняемой тысячью стражников! Как такое могло случиться, кто же вор, поди разбери, когда, как говорится, ни следа, ни волоска — ни одной зацепочки. И все же неплохая головоломка для такого сыщика как реб Мейер Окунь…

Он открыл глаза. Ясный денек разливал свои просторы. На асфальтовой дорожке показалась темная фигура мужчины. Прихрамывая на правую ногу, опираясь на палочку, тот торопливо приближался к скамейке, где сидел реб Мейер, хотя эта поспешность давалась ему нелегко. Он выглядел так, словно бы каждый шаг сокращал путь его бед.

«Мой клиент, — подумал реб Мейер, — с хорошими вестями ко мне не торопятся». Он узнал в высоком худом человеке, которому было уже хорошо за семьдесят, хозяина книжной лавки в Бруклине на Кони-Айленд авеню. Реб Мейер заглядывал туда почти каждую неделю, чтобы покопаться в зачитанных старых книгах. Они уже утратили терпкий запах типографской краски, зато на их потертых страницах уютно стелилось домашнее тепло прошедших лет. Нередко его любопытный взгляд натыкался на написанные мелким почерком заметки на полях. Он вчитывался в них, и иногда ему казалось, что он начинает слышать голоса. Не раз ему доводилось находить на последней свободной странице список дат — календарь праздников и поминальных дней. Иной раз меж страниц попадались старые счета, медицинские рецепты, вырезки из еврейских газет с рекламой или некрологами, не про нас будь сказано… Он складывал свои неожиданные «находки» в особое место, как в генизу.

— Доброе утро, реб Мойше-Лейб, — реб Мейер привстал. — Не ожидал увидеть вас здесь в этот час.

Старик протянул костлявую руку с длинными пальцами. Несколько удивленный, он спросил:

— Вы меня знаете? Откуда? Ах да, вы, вероятно, бываете в моем магазинчике.

Реб Мейер указал ему на скамью и присел сам, но уже не развалясь, а всем своим видом выказывая уважение к гостю.

— Мне сказали, что я могу найти вас здесь.

— Вам верно сказали, — усмехнулся реб Мейер — здесь мой офис. Точнее, один из офисов… Извините, чая-кофе предложить не могу, но если птички вам не мешают, не могли бы вы поведать, что вас привело ко мне?

Старый книжник огляделся по сторонам, оперся обеими руками на палочку и принялся развязывать свой «мешок горестей». Он начал издалека, как бы отoдвигая неприятную часть разговорa:

— У меня, чтоб не сглазить, пятеро детей, дай Бог, чтоб они все были здоровы! Старший сын послан с миссией в Аргентину, дочь живет в Бостоне, два сына — в Израиле, а самая младшая дочка с мужем и сыном — с нами. Все они, благословение Господу, живы-здоровы и твердо стоят на ногах. Только младшенькая, бедняжка… У нее больное сердце, и ей предстоит тяжелая операция… Очень дорогая операция… Зачем я Вам это рассказываю? Пару лет назад мне удалось прикупить одну вещь… Брильянт… Как теперь говорят, инвестировать в будущее…

Реб Мейер, который до сих пор слегка пощипывал бороду, чтобы не задремать, при последних словах насторожился, поскольку, кроме «носа как у собаки» и «глаза как у орла», у него были и «уши как у кота».

— Когда вы обнаружили, что ваш брильянт пропал? — осторожно спросил реб Мейер, избегая пока произносить вслух ужасное слово «кража».

— В пятницу… После полудня… — выговорил старик с тяжелым вздохом.

— А когда вы в последний раз видели ваш брильянт?

— Тоже в пятницу, но неделей раньше… Понимаете, реб Мейер, я делаю это каждую пятницу перед тем, как идти в синагогу. Его красота и изящество очищает мое сердце после недельной суеты, но позавчера, когда я хотел на него посмотреть, его уже не было…

— Я вас понял, реб Мойше-Лейб, хотя никогда в жизни не держал в руках брильянтов…

— Поверьте, — он как бы извинялся, — я его берёг не для себя… надеялся выручить деньги на лечение дочери.

— Кто-нибудь еще знал о вашей «инвестиции»?

— Упаси Бог! Я ведь и сам понимаю. Даже моя жена не знала… Не то, чтобы у меня были от нее секреты, но, как говорится, «что знает одна женщина, знает уже и другая»…

— И где вы его хранили?

Реб Мойше-Лейб придвинулся ближе к реб Мейеру и доверительно зашептал:

— У меня в доме есть потайное местечко, о котором никто не знает. Точнее, никто не знал…

— Мне кажется, уважаемый, что пришло время нам переместиться поближе к этому «потайному местечку».

Старик тяжело поднялся и указал палкой направление:

— Я оставил машину здесь неподалеку.

Они ехали недолго, минут двадцать с небольшим. На четырех колесах потертого «Форда», держась за руль, хозяин лавки чувствовал себя куда более уверенно, чем на двух своих больных ногах и при палке. Он оказался довольно болтливым, и все его разговоры были о его больной дочери. Впрочем, если слушать с головой, то и эти мелочи могут оказаться полезными.

Девочка родилась с больным сердцем и росла слабенькой. Тихая голубка. Преданная душа. И вот пришло время, когда хасидскую девушку пора выдавать замуж. Сами понимаете, выбор был невелик…

— Я ничего плохого не хочу сказать про зятя… — словно оправдываясь, говорил Мойше-Лейб, — все-таки он отец моего внука, дай Бог ему долгих лет жизни. Но, видит Бог, моя дочь достойна лучшей участи… Что ж, как говорит моя жена: в чолнт и в жениха не стоит вглядываться.

Эта присказка реб Мейеру явно понравилась: что женщина скажет, то мудрец в молитву и вставит.

Машина остановилась напротив двухэтажного дома из красного кирпича на 23-й улице, населенной хасидскими семьями среднего достатка.

Реб Мойше-Лейб тяжело и неохотно вылез из авто, в котором он чувствовал себя моложе, и заставил себя встать на шаткую землю.

— Мы с женой занимаем первый этаж, — пояснил он, — а молодые — второй. Раньше там жили мы, а внизу тесть с тещей, благословенна их память… Да, старость спускается все ниже и ниже, пока не окажется, что ниже некуда.

Наверное, старик ожидал слов утешения, однако реб Мейер уже погрузился в работу. Его внимание привлекла красная табличка «Система безопасности Сломина», прикрепленная на крыльце дома Мойше-Лейба.

— Я смотрю, ваша семья под надежной защитой, — заметил реб Мейер. После кражи его слова могли прозвучать как насмешка… Но старик воспринял их как должное:

— Конечно, особенно ночью. Я или моя дочь, когда идем спать, ставим сигнализацию. И днем почти всегда кто-нибудь дома…

— То есть, никто чужой не мог забраться в дом?

Старый книжник ничего не ответил. Может, он не слышал, а может, сделал вид, что не слышал вопроса. Он открыл дверь и пригласил реб Мейера войти.

— Моя жена полдня проводит в шляпном магазине, помогает дочери…

— Однако, я вижу, сигнализация не включена.

— Правильно, потому что зять дома, — он указал пальцем на потолок и пояснил: — На этой неделе он сломал ногу. Он лежит там, у себя…

Реб Мейер обвел взглядом просторную гостиную — старый буфет с серебряными вещицами, большой грубый стол, стулья и, самое главное, вдоль всей стены были книжные полки, будто вынутые из его книжной лавки и принесенные сюда вместе с книгами. К этим-то книжным полкам и направился хозяин, подзывая гостя.

— Это здесь, — его голос внезапно охрип от таинственности момента. — Вот мой «потайной уголок».

Он вынул три тома Вавилонского талмуда, твердые спинки которого выстроились стройным рядом, и кивнул реб Мейеру: «Взгляните сами!»

Реб Мейер заглянул в образовавшийся широкий проем между книгами; кроме белизны стены там не было ничего, что могло бы привлечь внимание.

Лицо хозяина сияло. Он оставил толстые тяжелые книги лежать на столе, а сам запустил руку в пустую нишу. Через секунду его рука вновь появилась:

— А теперь смотрите!

Реб Мейер с любопытством заглянул внутрь. Черное квадратное окошко, примерно десять на десять сантиметров показалось в том месте, где прежде была только белая известка. Затем, уже осторожно, он засунул руку в проем и достал черный бархатный мешочек. Все эти манипуляции смахивали на детский фокус-покус. Реб Мейер ощупал находку пальцами и, убедившись, что мешочек пуст, вернул его хозяину.

— И вправду укромное местечко, — сказал он и добавил: — Однако, как видно, на каждый тайник вор найдется.

— Это мне один хасид смастерил, да пребудет он с миром, — сказал реб Мойше-Лейб с гордостью, — теперь таких мастеров уже и не сыщешь.

Тем временем реб Мейер подошел к столу и стал рассматривать три тома Гемары, которые своей святостью и мудростью закрывали тайный сейф хозяина. Новенькие, надежно и красиво одетые в тяжелые твердые переплеты, что называется на века, они, однако, были слегка потрепаны сверху, на корешке. Это особенно бросалось в глаза, когда все тома вновь выстроились в ряд на полке.

«Тот еще конспиратор», — подумал реб Мейер и спросил вслух:

— Что же случилось с вашим зятем?

Ответа не последовало, потому что наверху, на втором этаже на ступеньках появился мальчик лет пяти-шести.

— Хонеле, — обрадовался реб Мойше-Лейб, — не знал, что ты сегодня не пошел в хедер.

— Папа попросил меня остаться помочь ему.

— Умница, — тут Мойше-Лейб вспомнил, что рядом реб Мейер и сказал: — Этот человек ищет… ищет редкую книгу, очень редкую книгу, которую я ему обещал.

Старик, бедняга, совсем запутался. Реб Мейер пришел ему на помощь. Он протянул руку мальчику и серьезно сказал:

— Все зовут меня реб Мейер, борода моя как веер.

Мальчик засмеялся.

Дедушка, довольный, заметил:

— Я смотрю, вы сразу подобрали к нему ключик.

Во второй комнате дал о себе знать телефон.

— Простите, вероятно, это из лавки… — старик захромал в соседнюю комнату.

— Ну, Хоне, — пустил в ход свой «ключик» реб Мейер, — я знаю, что ты большой любитель слушать разные истории?

— Откуда вы знаете?

— А у тебя на лбу написано. Давай присядем за стол, и я расскажу тебе о волшебном Шамире… Слышал про такое?

— Нет…

— Когда царь Соломон строил Храм, он не мог пользоваться железом, чтобы колоть камни. Он разрезал их Шамиром. Шамир — это такой червь, Соломону его принес из Рая могучий орел. Это был не простой червь-червяк. Им можно было резать, что хочешь. А еще он был очень красивый — настоящий брильянт…

— Как у моего дедушки! — обрадовался мальчик, — он прячет его в черный мешочек… я никому не должен об этом рассказывать.

— И ты, конечно, никому не рассказываешь, а?

Малыш пожал плечами, словно пытаясь стряхнуть что-то. Он хитро посмотрел в ту сторону, куда пошел дедушка и доверительно прошептал:

— Только папе…

Да, не зря наши мудрецы предостерегали, что тайну нельзя доверять в первую очередь другу, партнеру по бизнесу, собственной жене и ребенку! С партнером можно поссориться, друг может стать врагом и донести на тебя; жена, если с мужем случится беда, начнет кричать караул и выболтает тайну. Ну, а ребенок… Дети любят похвастать и могут сболтнуть лишнего.

— Да, твой папа… — реб Мейер на минуту задумался, — Хотел у тебя спросить, а как он сломал ногу?

— Он упал с лестницы.

— С которой ты спустился?

— Да нет же, — удивился малыш недогадливости взрослого дяди, — с той, которая складывается.

— Что это вдруг ему понадобилось лезть на такую лестницу?

— Он хотел вкрутить новую лампочку в люстру.

Послышались стук палки реб Мойше-Лейба, и через секунду он сам появился на пороге гостиной. Он выглядел озабоченным после телефонного разговора и, очевидно, был погружен в собственные мысли. Все же, увидев реб Мейера, он быстро переключился и вернулся к своему пропавшему сокровищу.

— Ну вот, — подвел он итог, — Вы уже видели место, где я хранил… Что-то еще?

— Хороший вопрос! — улыбнулся реб Мейер, прежде чем продолжить речь, — с самым молодым человеком в доме я уже познакомился, теперь я хотел бы видеть вашего зятя…

— Он там, у себя, — сухо сказал старик, — И что ему взбрело в голову карабкаться на потолок, не понимаю. Сколько живем в одном доме, он ни до чего не дотрагивался, и вот, нате вам! — полез менять лампочку!

Старик разозлился. Было очевидно, что с зятем они не ладят.

— Хонеле, — сказал он внуку уже спокойнее, — покажи реб Мейеру, где твой папа, и быстренько спускайся вниз.

Малыш охотно повиновался и побежал к лестнице. Реб Мойше-Лейб на минуту придержал гостя:

— Вы, конечно, понимаете, — тихо сказал он, — не нужно, чтобы он знал, зачем вы здесь…

— Не беспокойтесь, реб Мойше-Лейб, я кое-что придумал.

Помимо уже упомянутых достоинств, детектив, пусть даже и без лицензии, должен быть немного артистом и немного лжецом, иначе до правды не докопаться! Как говорится, ложь во имя добра — уже пол-мицвы.

Остановившись у двери, куда привел его мальчик, реб Мейер постучал. Не дожидаясь ответа, он повернул круглую ручку и легонько толкнул дверь.

Молодой человек с бледным худым лицом, казалось, врос в черное кожаное кресло. Массивная вещь поглотила его тощее тело, оставив торчать лишь ногу, спрятанную в гипсовый бандаж, похожий на футляр, положенную на низкую мягкую банкетку, тоже из черной кожи. В руках молодой человек держал колоду карт и проворно перебирал ее пальцами. Увидев незваного гостя, он удивился, однако, в его взгляде реб Мейер уловил что-то большее чем просто удивление — скорее, испуг.

— Кто вы? — нервозно спросил молодой человек, — что вам здесь нужно?

Реб Мейер спокойно ответил на оба его вопроса:

— Мое имя Мейер Окунь, я — страховой агент, меня прислала страховая компания.

Собеседника, похоже, больше заинтересовал ответ на второй вопрос, потому что он снова спросил:

— И что они хотят?

— Совсем немного, — стал объяснять реб Мейер, как если бы он всю свою жизнь только и делал, что страховал от смерти, болезней, несчастных случаев, краж, наводнений и всех десяти напастей, которые Господь наслал на Египет, не про еврейский народ будь сказано. — Я лишь должен убедиться, что вы действительно сломали ногу, и что это был несчастный случай…

— Разве вы не видите? — горько усмехнулся собеседник. — Дай Бог, чтоб это было неправдой!

— Вы-таки правы, ваша сломанная нога — это очевидный факт. Однако я должен убедить начальство, что это был именно несчастный случай, а не симуляция, иначе…

— Что иначе? — в глазах собеседника опять мелькнул страх.

— Иначе, — у реб Мейера ответ уже был готов, — иначе фирма не выплатит причитающихся вам денег.

Молодой человек оживился. Его пальцы начали подпрыгивать и пританцовывать, перетасовывая карты. Реб Мейер даже засмотрелся на эти манипуляции. Такое мог проделывать либо фокусник, либо заядлый игрок.

Реб Мейер задрал голову к потолку. Сквозь завесу отшлифованных кристаллов он разглядел три узкие лампочки, вставленные в фарфоровые блюдечки люстры.

— Хорошая вещь, — оценил реб Мейер, — представляю, как люстра засияет и заблестит, если ее включить.

— Так включайте же и увидите: все три лампочки горят! — зять Мойше-Лейба чуть ли не выкрикнул свой аргумент.

Реб Мейер с готовностью это проделал, и люстра загорелась во всю силу электрического света, который тут же разлился по потолку тысячью пятнистых лучей.

— Как вы думаете, — сказал «потерпевший», — какую компенсацию я могу получить за сломанную ногу?

Реб Мейер неохотно перевел взгляд с сияющей люстры на бледного типа.

— Это еще неясно, — спокойно ответил он и спросил, указывая на лестницу, прислоненную к стенному шкафу, — это та самая лестница? То есть, по ней вы взбирались на потолок?

— Да. Черт ее возьми! У меня вдруг закружилась голова и…

— Скажите, любезный, и где же та лампочка?

— Как же, разве вы не видите? Вон она, горит, рядом с другими…

— Я имею ввиду ту лампочку, что перегорела. Где она?

Глаза молодого человека забегали по комнате, как бы желая отыскать вещь, которая вдруг понадобилась страховому агенту.

— Я знаю? Мне и в голову не пришло подумать о лампочке, — начал он торопливо перебирать слова, как перед этим перебирал карты… — вероятно, ее выбросили или… она могла разбиться, я ведь падал с такой высоты.

— Ну конечно, как это я сам не додумался. Успокойтесь, вам в вашем положении нельзя волноваться. Я так и напишу в отчете.

Он успокоил собеседника так же быстро, как и растревожил. Да, нервы у него расшатаны. И не только потому, что он упал с лестницы.

— Как, вы говорите, вас зовут? — спросил молодой человек.

— Мейер Окунь.

— Окунь?

— Да, это рыба такая, «пертш» по-английски… — пояснил реб Мейер и добавил, — если уж говорить начистоту, окунь — это дикая хищная рыба, которая ловит и пожирает маленьких глупых рыбешек.

— Я-таки слышу в вашей речи небольшой акцент, — заметил молодой человек. Он снова принялся за карты.

— Это правда, у меня есть небольшой русский акцент, — кивнул головой реб Мейер, — однако это мне не мешает быть евреем, и больше того — хасидом. И уж если мы заговорили о хасидизме, мне тут припомнилась одна старая легенда о царе Соломоне и Асмодее, правителе чертей.

— Странный вы человек, мистер Окунь, я и так сыт по горло сказками тестя, а теперь вы начинаете рассказывать мне ваши истории…

— Это не просто история, — не уступал реб Мейер, — это вечная история, вечная как мудрость… Асмодей обладал огромной силой, он закинул нашего царя за четыре тысячи километров от Иерусалима, а сам облачился в царские одежды, воссел на трон Соломона, принял его облик, так что никто его не узнал, и он стал править еврейским народом…

Реб Мейер говорил и мерил комнату короткими шагами от одной стены к другой. Возможно, он бы этого не делал, если бы в комнате было второе кресло или хотя бы стул. Впрочем, во время ходьбы его мысли работали быстрее.

— Царь Соломон скитался из одного города в другой, из одной деревни в другую, пока, наконец, не вернулся в Иерусалим. Он пришел в Синедрион и закричал: «Я царь Соломон!». 70 мудрецов посмотрели на него — грязный, оборванный, в тряпье, босой — и говорят: «Только один царь Соломон сидит в царском дворце на царском троне, а ты внушил себе безумные мысли». Тогда царь Соломон дал им совет: «Войдите ночью в комнату, где он спит и насыпьте на пол тонкого песку…»

— Зачем он так сказал? — молодого человека уже увлекла эта легенда.

— Хороший вопрос… Потому что Асмодей одну вещь так и не смог изменить: ноги у него остались куриные, как у всех чертей, поэтому днем он всегда носил длинные чулки. Мудрецы послушались Соломона и наутро увидели на песке следы куриных лап.

Реб Мейер окончил рассказ отрывком из Танаха: «Мудрость человека просветляет лик его».

Он остановился возле банкетки, на которой покоилась сломанная нога. Казалось, реб Мейер сейчас «откроет» гипсовый футляр и станет видно, что нога у молодого человека не человеческая, а куриная! Лицо реб Мейера как нельзя лучше выражало приговор. Молодой человек даже вскрикнул:

— Что всё это значит?

— Это значит, — склонился к нему реб Мейер и выпалил ему в лицо, — это значит, что ты — вор!

Он указал пальцем на кристаллы люстры, которые своими отблесками вырисовывали на потолке розу. Все лепестки были одного размера и формы и отбрасывали тонкие длинные лучи, и только один луч был светлее и прозрачнее других, выбиваясь из общей симметричной картины, как бы желая подчеркнуть свою истинную природу и ценность.

— Не лампочку ты хотел поменять, — раздался твердый голос реб Мейера, — ты прятал похищенное. Да, ты совсем не дурак, среди хрустальных висюлек легче всего было спрятать брильянт! Один момент ты не учел: настоящее не скроешь и не спрячешь, оно все равно пробьется наружу.

Он быстро подошел к лестнице и установил ее прямо под люстрой. В комнате все-таки был довольно высокий потолок, но, когда есть цель, высота не страшна. «Семейный сыщик» достиг своей цели на четвертой ступеньке. И дело было не только в брильянте, который вор спрятал в одном из фарфоровых блюдец. Теперь Реб Мейер видел в красивом драгоценном камне смысл своей работы.

Молодой человек всхлипывал, размазывая по лицу и жидкой бороденке слезы и сопли, повторяя: «Я проиграл кучу денег… Я должен вернуть долг…»

Реб Мейер прервал его:

— Это уже не мое дело. Будешь объяснять это своему тестю, больной жене и сыну Хонеле…

Спустившись на первый этаж, реб Мейер нашел старого книжника Мойше-Лейба, сидящим за книгой. Увидев реб Мейера, тот поднял голову. В его глазах была глубокая печаль, как будто он только что прочитал слова из «Тегилим»:

— «К тебе, Господи, возношу душу мою. Господь мой, на тебя уповаю, дай мне не быть посрамленным, и да не будут смеяться враги мои надо мной…»

Когда реб Мейер возвращался домой, на Бруклин уже опускались сумерки. Солнце нехотя прощалось с днем. «Семейный сыщик» спешил, чтобы не опоздать к вечерней молитве. Он усмехнулся, вспомнив, как сыграл роль страхового агента. «Неплохо получилось, а, реб Мейер? Картёжник уже считал денежки, которые он получит от страховой компании, простофиля… Надо рассказать эту историю жене. Пусть тоже посмеется…».